|
Это роскошное гравированное издание, давно ставшее редкостью,
начинается предисловием: «Когда неиспытными судьбами и неизречённым
промыслом всех благ подателя Творца Бога 25 ноября 1741 года Её
Императорское Величество всемилостивейшая государыня, ко общей всех
верных подданных радости, в царствующем граде Санкт-Петербурге
благополучно на Всероссийский Императорский родительский престол
вступила и потом Высочайшее свое намерение объявить соизволила, дабы,
по обычаю Императорских своих предков и прочих Христианских
Потентантов, коронование и святое миропомазание восприять в
царствующем Первопрестольном Российской Империи граде Москве, где и
все предки Ея Императорского Величества в бозе усопшие Великие
Государи коронованы, то о сём всенародное известие опубликовано
через выданный 1 Генваря 1742 года Манифест».
Официальные торжества в Москве длились более трёх месяцев, начиная с
триумфального въезда императрицы в первопрестольный град 28 февраля
1742 года и заканчивая праздничным фейерверком 7 июня того же года.
За главным событием — венчанием на царство в Успенском соборе Кремля,
состоявшимся 25 апреля, следовали приветственные аудиенции, обеды,
балы, маскарады, спектакли Итальянской оперы. В Кремлёвском дворце
была устроена выставка государственных регалий. Многолюдные парадные
шествия из Грановитой палаты в Успенский собор, из Кремля в зимний
императорский дворец на Яузе являлись важнейшими элементами
коронационного церемониала. Обстоятельное (128 страниц) описание
торжеств, призванное, как и сама коронация, внушать идею величия
монаршей власти, готовилось два года. Приуроченное к торжественной
дате и отразившее весь ритуал коронации, оно было выпущено в крупном
формате (высота блока 40 и 45 см) на бумаге двух сортов, разных по
цвету, плотности и гладкости, с многочисленными гравюрами (48
рисунков с изображением видов Москвы, Кремля и атрибутов имперской
власти, портрет и три виньетки — работы И.А. Соколова, Г.А. Качалова
и других русских граверов), вклеенными в текст книги и отдельно
приложенными к нему, раскрашенными от руки в некоторых экземплярах.
Подготовка «Обстоятельного описания» началась еще в 1742 г.
Руководил изданием библиотекарь Академии наук Иван Данилович Шумахер
(1690-1761). Общее наблюдение за ходом издания было поручено
генерал-прокурору Н.Ю. Трубецкому. В качестве консультантов
привлекались Я.Я. Штелин, И.К. Тауберт, архитектор И.Я. Шумахер (собор
преподобного Сергия Радонежского всей артиллерии, построенный В
Санкт-Петербурге в 1721-1731) и рисовальщик И.Э. Гриммель. Портрет
Елизаветы, по оригиналу Л. Каравака, выполнен черной манерой «мастером
тушевального художества» И. Штенглиным, все гравюры — И.А. Соколовым,
Г.А. Качаловым и X.А. Вортманом (№9 и №23) под присмотром
признанного знатока «тушевального художества» Я. Штелина. Вследствие
различного рода неисправностей, обнаруженных в тексте книги, в
гравированном портрете и в гравюрах, работа над изданием
продолжалась еще и в 1746 г. Издание на русском языке «на первый
случай» постановлено было напечатать в количестве 600 экз. Затем, «для
случающихся дефектов», было решено напечатать дополнительно 50 экз.
В сентябре 1745 г. И.Д. Шумахер обратился к Н.Ю. Трубецкому с
предложением напечатать еще 900 экз., ввиду того, что «гравированные
к сему описанию медные доски в печатании совершенно могут выдержать
до двух тысяч экземпляров». Чтобы обеспечить распространение столь
большого тиража, Шумахер предлагал издать именной указ, которым было
бы поведено «взять во все коллегии, канцелярии и конторы по одной
книге, а притом и в каждую губернию по рассмотрению послать по
некоторому числу экземпляров, как для продажи партикулярным
охотникам, так и для рассылки по городам, канцеляриям, магистратам и
знатным монастырям». Не случайно Д.А. Ровинский назвал «Описание» «главным
памятником русского гравирования при Елизавете». Общий тираж книги,
включая допечатки, составил 1550 экземпляров, покупателями которых
должны были стать государственные учреждения, монастыри, частные
лица. Пышная и продолжительная коронация Императрицы Елизаветы
Петровны явилась поистине апофеозом этого монархического ритуала, а
её описание — подробным «руководством» для грядущих наследников
российского престола.
Описываемая книга начинается портретом Императрицы Елизаветы
Петровны, гравированным черной манерой Иваном Штенглиным с
живописного портрета Луи Каравака; за портретом следует
гравированное заглавие книги с виньетой, на которой изображено
вензельное имя Императрицы; далее на первой нумерованной странице
перед текстом отчетливо исполненная виньета гравером Иваном
Соколовым, с изображением Московского Кремля. Начало текста следущее:
«Когда неиспытанными судьбами и неизреченным промыслом всех благ
подателя Творца Бога 25 ноября 1741 года Ея Императорское Величество
всемилостивейшая Государыня, ко общей всех верных подданных радости,
в царствующем граде Санкт-Петербурге благополучно на Всероссийский
Императорский родительский престол вступила, и потом высочайшее свое
намерение объявить соизволтла, дабы по обычаю Императорских своих
предков и прочих Христианских Потентантов коронование и святое
миропомазание восприять в царствующем первопрестольном Российской
империи граде Москве, где и все предки Ея Императорского Величества
в Бозе усопшие Великие Государи коронованы: то о сем всенародное
известие публиковано чрез выданной 1 генваря 1742 года следующего
содержания манифест». Далее следует этот самый манифест, потом
описание выезда Императрицы из Санкт-Петербурга 23 февраля для
коронования, приезда Ея 26 февраля в село Сесвятское, находящееся в
семи верстах от Москвы и принятие поздравлений от съехавшихся туда
знатных особ обоего пола; описание триумфальных ворот, построенных в
Москве; торжественный Ея въезд в Москву 28 февраля, с описанием
всего по этому случаю церемониала, размещения иназвания полков,
расставленных по обеим сторонам улицы и поименования по чинам и
фамилиям всех лиц, участвоваших при торжественном въезде. По
вступлению Императрицы в Успенский собор, после молебна,
Новгородский архиепископ Амвросий говорил речь, в которой, между
прочим, сказал: «Радуется и весь Правительствующий Синклит, что как
чести и достоинства своего утверждение, так и живой образ милости и
правосудия от Ея воспримлет. Горит пламенем любви и несказанныя
ревности к своей природной Государыне и все воинство, яко праведную
обид своих в произведении рангов отмстительницу и мужественную в
свобождении России от внутренних разорений героиню приобрести
сподобилось. Радуются и гражданские штаты, что уже отныне не по
страстям и посулам, но по достоинству и заслугам в чины свои чают
произведения. Веселится и всенародное множество, а наипаче бедные,
обидимые и беззаступные, когда сущия матери милосердныя, истинныя и
природныя своея Государыне дождаться удостоились». Коснувшись же
право славной церкви, оратор говорил: «Видим убо и знаем, да и без
того знать долженствовали, кто Ваше Императорское Величество и ким
изволили к нам всерадостнейшее свое благоукрасить пришествие; едино
еще самое нужнейшее ведать всем, а наипаче незнающим того осталось,
что и какое сокровище в гостинец привесть нам соизволили. Сокровища
дрожайшего в свете сыскать невозможно, как то, от чего все наше
благополучие и вечное зависит спасение; а такое сокровище есть не
иное, токмо вера истинная, православная, кафолическая … Тую убо веру
самых небес дражайшую, тое сокровище неоцененное благочестие наше
приведе нам в дар; ибо как скоро на престол вступила, так тогож
времени Синоду доброе свое и сущее Императорское намерение объявить
изволила: «Надобно нам начинать с Богом и от Бога и как мы честь и
власть от Него получили, так Его же божественную честь и славу
хранить, защищать и распространять одолжаемся». После этой проповеди,
Императрица шествовала в Архангельский и Благовещенский соборы, а
оттуда продолжила церемониальное действо, «вступив в свою карету», к
зимнему дворцу (Анненгоф), что на Яузе. Когда же торжественный поезд
прибыл к триумфальным синодальным воротам, то встретили Императрицу
духовные персоны, а студенты Московской славяно-греко-латинской
академии, одетые в белые одежды, с венцами на головах и с лавровыми
ветвями в руках, пели сложенную на сей предмет г. Тредияковским
приветственную оду-песнь (в книге она присутствует). Когда же поезд
прибыл к триумфальным воротам, построенным от московского купечества
на Мясницкой улице, то московские знатные купцы встретили
Императрицу и поднесли Ей «знатные презенты», а Директор Дворцовых
управителей граф Салтыков преподнес хлеб-соль. По прибытии
Государыни во дворец, того же числа в пять часов, все знатные
персоны и духовные особы от Синода собрались ко двору, после чего
начался бал, окончившийся в 12 часов. 22-го апреля появилось
донесение о назначении дня коронации Е.В. владетельному герцогу
Голштинскому, объявление о том же установленным порядком иностранным
министрам; и объявлялось в Москве герольдами о дне коронования, и
поименование по чинам и фамилиям назначенных по повелению
Императрицы лиц верховными: маршалом и церемонимейстером,
обер-церемонимейстерами. 23 апреля Императрица переехала из зимнего
дворца в Кремлевский. Далее идет описание убранства Успенской
соборной церкви и мест, устроенных для народа; объявление о месте
сбора всем чинам, назначенных в процессию; описание сбора чинов и
полков, наряженных в процессию, и порядка несения императорских
регалий из Мастерской палаты в аудиенц-камеру, с поименованием всех
лиц в означенной церемонии участвовавших; описание балдахина,
который был несен над Императрицей, с поименованием лиц, державших
до прибытия Ея Величества в Успенский собор, как самый балдахин, так
и шнуры к нему принадлежащие; и шествия Императрицы в означенный
собор. 25 апреля происходило коронование Императрицы. В книге
подробно описывается торжественное шествие Императрицы из
Кремлевского дворца в Успенский собор и порядок коронования,
миропомазания и приобщения Святых Тайн; шествие Императрицы по
окончании литургии, следовавшей за коронацией, в Архангельский и
затем в Благовещенский соборы; метание канцлером князем Черкасским
во все время церемонии до прибытия Императрицы к Красному Крыльцу в
народ специальных жетонов; награждение Императрицей по прибытии в
Золотую Палату военных, гражданских и придворных чинов, и их о том
объявление; шествие Императрицы в Грановитую Палату к столу, как и
самой церемонии стола; метание в народ золотых и серебряных жетонов
при вступлении Е.В. в означенную палату; возвращение Императрицы в
свои покои. Далее идет описание убранства залы, определенной для
торжества коронации, а также золотых и серебряных медалей различного
веса для раздачи каждому лицу, соответственно положению, чину и
званию; четко описываются и сами медали; повторное возвращение
Императрицы в Грановитую Палату для принятия поздравлений по порядку
от чинов, и поздравительная речь архиепископа Амвросия. В этой речи,
коснувшись ея восшествия на престол, он между прочим сказал
следующее: «И коеж большее может быть великодушие как сие: забыть
деликатного своего полу, пойти в малой компании на очевидное здравия
своего опасение, не жалеть за целость веры и отечества последней
капли крови, быть вождем и кавалером воинства, собирать верное
солдатство, заводить шеренги, идти грудью против неприятеля и
седящих в гнезде орла Российского ночных сов и нетопырей, мыслящих
злой умысел государству, прчь выпужать коварных разорителей
отечества связать, победить и наследие Петра Великого из рук чужих
вырвать и сынов Российских из неволи высвободить и праотеческое оным
возвратить благополучие». Далее идет описание угощения народа на
площади перед Грановитой Палатой и возвращение Императрицы в свои
покои; аудиенции в Грановитой Палате 27 и 28 апреля; угощение народа,
метание Императрицей в окно жетонов и заключение торжества балом. 29
апреля происходило церемониальное шествие и прибытие Императрицы из
кремлевского дворца в зимний анненгофский дом, где и происходили
дальнейшие увеселения, а 1-го и 3-го мая там давали званные обеды и
grand-балы для знатной московской публики. Далее состоялось открытие
в Грановитой Палате выставки и смотрения на 12 дней императорских
регалий и других предметов, служивших во время торжества коронации.
4-го мая давали званный ужин, 8-го мая увесилительный маскарад,
который продолжался 9, 11, 13, 16, 19, 23 и окончился только 25-го
мая. 29-го мая была Итальянская опера, 31-го мая «паки» очередной
маскарад, 3-го июня — бал, 6-го июня «паки» маскарад и опера, а по
окончании оперы бал и ужин и завершилось все это действо
иллюминацией 7-го июня. «И тако сим высочайшей Ея Императорскаго
Величества коронации торжество благополучно окончание свое воспияло».
По словам «Описания» «Торжество Коронации Ея Императорского
Величества продолжалось с разными радостными забавы через целую
неделю, в которые дни во всей Москве, в день при всех церквах был во
все колокола звон; а во вся ж ночи, как при кремлевском Ея
Императорского Величества, так и при зимнем, что на Яузе доме, и
кругом всей Ивановской колокольни, и по всему Кремлю, такожде и по
всей Москве чрез последующие 8 дней, были преизрядныя и весьма
великие иллуминации, которых описание с чертежами выдано будет
впредь» … А короче, погуляли лихо…
При преемниках Петра I в России начался выпуск особо роскошных
изданий отдельных гравированных листов и изданий альбомного типа,
посвященных придворным событиям, изготовление которых осуществляла
Гравировальная палата Академии наук. В конце царствования Петра II в
Россию был вызван Христиан Вортман. С 1731 г. он состоял гравером
при Петербургской академии наук. С появлением этого мастера
начинается новая эпоха в истории русского гравирования: высокого
совершенства достигают гравированные портреты. Портреты Петра I и
Екатерины I, Петра II, Шарлотты-Софии и др. работы Вортмана дают
представление о безупречно-тщательной технике этого мастера. В
особенности замечательны исполненные с оригиналов Каравакка портреты
Анны Иоанновны. Один из них был гравирован Вортманом в 1736 г. с
оригинала Каравакки 1730 г. Потом портрет этот был повторен в
уменьшенном размере без всяких подписей. Другой портрет,
коронационный, был исполнен в 1731 г. и потом дважды копирован.
Третий был гравирован Вортманом в 1740 г.: это огромный лист,
изображающий Анну Иоанновну в рост, на троне. Гравюра исполнена
резцом по офортной подготовке, лицо — пунктиром. Вортман работал над
этой доской три года. Замечательно выполнены кружева и другие детали,
менее тонко — лицо и руки. Хотя это произведение не может стать
вровень с достижениями первоклассных иностранных граверов середины
XVIII в., но для России того времени оно было большим художественным
событием и ознаменовало новую эру в истории русского гравированного
портрета. В отличие от школы Шхонебека и Пикара, которая обычно
травила доски крепкой водкой и только слегка проходила главные
контуры тени резцом (иногда еще и иглой), школа Вортмана
культивировала строго законченную резцовую гравюру и обращала
большое внимание на старательное исполнение деталей рисунка.
Некоторые неправильности, замечаемые в портретах Вортмановской школы,
не искупаются, конечно, тщательностью граверной деталировки, но
становятся благодаря ей менее приметными и не производят впечатления
грубых ошибок. Когда в 1745 г. Вортман был уволен от занимаемой им
должности, обязанности «мастера грыдорования портретов» перешли к
Ивану Алексеевичу Соколову, считавшемуся его лучшим учеником. Иван
Соколов (1717-1757) является одним из наиболее значительных русских
граверов. Начав с подражания своему учителю, он достиг затем такой
силы и выразительности в своих гравюрах, что затмил произведения
Вортмана. Многочисленные портреты, виды церемоний, виньетки и пр.,
исполненные Соколовым, свидетельствуют о его исключительном
трудолюбии и любви к делу. Им исполнены портреты: Анны Иоанновны,
Бирона (не совсем окончен, вследствие отправки Бирона в ссылку),
Екатерины II, Елизаветы Петровны, Петра I, Петра III и др. Соколов
принимал деятельное участие в изготовлении иллюстраций к книге «Описание
коронации Имп. Елизаветы Петровны», Спб., 1745 г. (то же с немецким
текстом — «Kronungs Geschichte der Elisabeth Petrovna»,
Sankt-Petersburg, 1745, folio). Это описание коронации является
главнейшим памятником русского граверного искусства первой половины
XVIII в. Рисунки для этого издания были выполнены придворным
рисовальщиком Гриммелем и гравированы преимущественно Соколовым (один
рисунок гравирован Вортманом, несколько Качаловым, большинство же
резано Соколовым). Издание содержит всего 48 рисунков, 1 портрет и 3
виньетки. Рисунки изображают различные виды Москвы по пути
церемониального шествия, планы Успенской церкви, Грановитой палаты и
др. зданий, кресла, стоявшие в соборе на тронном возвышении, жезлы
церемониймейстеров, герольдов и пр., мантию, скипетр, державу,
корону, ордена и т.д. Изображен в этой сюите даже «фонтан, из
которого пускалось белое вино». Запечатлены также фейерверк и
иллюминация. В гравюрах, изображающих церемониальные шествия,
замечательно множество старательно исполненных мелких фигур «a la
Jacques Callot (1592-1635)». Соколову было поручено, между прочим,
награвировать портрет Елизаветы Петровны, так как большинство
существовавших в ту пору изображений царицы было очень плохо.
Портретных дел мастером при дворе состоял Каравака, с оригиналов
которого и выполнялись лубочные гравюры, настолько плохие, что
ревнивая к своей красоте Елизавета особым приказом велела в 1744 г.
отобрать у продавцов свои портреты и воспретила под угрозой большого
наказания дальнейшую продажу их. В том же 1744 г. академическому
граверу Ивану Соколову было указано награвировать «примерное»
изображение царицы. Портрет этот был исполнен с весьма
посредственного оригинала Каравака. Он относится к числу наименее
совершенных работ Соколова. Однако он был в 1747 г. одобрен самой
Елизаветой. Этот «опробованный» портрет должен был, согласно
сенатскому указу И марта 1747 г., служить примером всем прочим
мастерам. Указ предписывал, чтобы они «делали и писали наподобие
вышеописанного и апробованного ее императорского величества портрета,
под опасением наижесточайшего истязания без всякой пощады». Не
блестящая по исполнению, гравюра Соколова с оригинала Каравака дает
все же более или менее верное представление о наружности Елизаветы
Петровны: она была очень полна, но грациозна, обладала изящными
руками, тонкой талией; портил ее наружность только толстый
приплюснутый нос (по этой причине ее никогда не изображали в профиль).
Выражение лица простодушное, неумное, почти застывшее, неподвижное.
Вторым мастером «для градирования проспектов и прочих всяких дел и
портретов» состоял при Вортмане Григорий Аникеевич Качалов (1711—
1759). Он, как уже было отмечено, участвовал вместе с Соколовым в
изготовлении досок к церемониальному шествию в описании коронации
Елизаветы. Кроме портретов Екатерины I, Петра II и Елизаветы
Петровны, им исполнены портреты царей Михаила Федоровича и Алексея
Михайловича, оба на гравюре, изображающей фейерверк, бывший в
августе 1745 г. в С.-Петербурге по случаю бракосочетания вел. кн.
Петра Федоровича с Екатериной. Соколов имел учеников, из числа
которых выдвинулись в качестве замечательных граверов Михаил
Иванович Махаев и Ефим Виноградов. Приблизительно это же время в
России жил и работал аугсбургский гравер Иван Штенглин (1715-1770),
награвировавший большое количество портретов черной манерой. Он был
приглашен в академию директором гравировального департамента
Штелиным, имевшим значительное влияние на образование русских
граверов (по предложению Штелина художественные классы Академии наук
были обособлены и преобразованы в Академию художеств при Академии
наук). Иван Штенглин создал себе известность рядом гравюр с
оригиналов Ротари, Гроота и Эриксена (в том числе портреты Екатерины
Алексеевны, Петра Федоровича, Лестока, Шумахера и др.). Однако
влияние этого гравера на русское искусство было гораздо менее велико,
чем влияние Вортмана. Лучшим граверам Академии наук (И.А. Соколову,
Г.А. Качалову и их ученикам) русская книга обязана появлением
научной иллюстрации, в том числе ботанической («Сибирская флора» И.Т.
Гмелина, 1747-1759; «Описание растений Российского государства» С.П.
Палласа, 1786), зоологической («Начертание естественной истории...» В.Ф.Зуева, 1786), этнографической
(«Описание земли Камчатки» С.П.
Крашенинникова, 1755), анатомической, исторической и др.,
технических таблиц по физике, химии, механике, астрономии,
металлургии («Обстоятельныя наставления рудному делу» И.А. Шлаттера,
1760) и др., первых иллюстраций к произведениям русской
художественной литературы, видовых a la «План столичного города
Санкт-Петербурга», отпечатанного в мае 1753 года с планом и 12-ю
видами города , коронационных альбомов, изображений различных
празднеств и фейерверков и др. В России в 1-й половине 18 века
резцом гравировались патриотические аллегории, батальные сцены,
коронации, портреты, городские виды (А.Ф. Зубов, И.А. Соколов, М.И.
Махаев).
Каравак, (Caravaque) Луи (Людовик) (1684-1754) — живописец,
портретист, декоратор, миниатюрист, одна из самых значительных фигур
русско-французских художественных связей «века Просвещения».
Придворный художник при русском императорском дворе.Луи Каравак,
гасконец по происхождению, родился в 1684 году в Марселе. Он
относился к третьему поколению династии Караваков, связанных с
украшением кораблей в Тулоне, позднее галер в Марселе. Младший сын
Ж. Б. Каравака и брат скульпторов Жана Батиста и Жозефа. Начинал
свою деятельность в Арсенале галер в Марселе. 13 ноября 1715 года в
Париже Луи Каравак заключил контракт с П. Лефортом, согласно
которому должен был «работать в службе царского величества три года
в живописи на масле для исторических картин, портретов, баталий,
лесов, деревьев, цветов, зверей, также в самой малой суптильной
живописи для портретов и исторических картин» и «взять в свою службу
тех людей русского народу, которых его величество изволит ему дать
для научения и обучения во всем, что касается до живописного
художества» (Успенский А.И. Словарь художников, в XVIII веке
писавших в Императорских дворцах. — М., 1913. с. 95). В Россию
Каравак приехал в 1716 году и служил в ведомстве Городовой
канцелярии (по другим сведениям — в Петербургской Губернской
канцелярии), затем в Канцелярии от строений. В 1716 и 1722 годах в
Астрахани Каравак писал портреты Петра I с натуры (оба известны по
гравюрам). Художник и впоследствии многократно писал портреты Петра
I, Екатерины I, их детей и внуков. Его портреты были и остались
жесткими и грязными по колориту. Им были созданы портреты сына Петра
I — цесаревича Петра Петровича (умершего в детстве), дочерей Анны,
Елизаветы и Натальи, а также детей царевича Алексея — Натальи и
Петра (впоследствии императора Петра II). Луи Каравак написал первый
портрет Петра I в 1716 году. Этим же годом датирована французская
гравюра с портрета подобного типа. Вполне возможно, что гравюра
исполнена с портрета, который сейчас хранится в военно-морском музее
Санкт-Петербурга. Иконографические типы Петра I, созданные Караваком,
были очень популярны и неоднократно воспроизводились в течение
последующих столетий. Сохранилась также его Полтавская баталия
(1717–1718, Эрмитаж). Жил на Васильевском острове вблизи дворца
Меншикова, в собственном доме, подаренном ему в 1722 Петром Великим.
Повторял созданные им образы и сам их создатель. Благодаря своим
рисункам, предназначенных для вышивок и занятий некоторых из 20-ти
вышивальщиц графини Бирон, впоследствии герцогини Курляндской,
добился протекции и рекомендации последней, так что Императрица Анна
назначила его своим придворным живописцем с большим окладом (сперва
с окладом 1500 рублей, потом — 2000 рублей в год).
И тут он начал писать так много больших и малых портретов этой
монархини, а также герцогини и герцога Бирона, что все стены в
Петербурге просто кишели ими. Каравак много работал как декоратор
над росписями разных строений Петергофа, Нового Летнего сада, при
перестройках Зимнего дворца, над созданием иконостаса церкви Зимнего
дворца. В 1724 году он был определен к писанию картонов для шпалер (Коршунова
Т.Т. Русские шпалеры. Петербургская шпалерная мануфактура. — Л.,
1975. с. 15). В отличие от Таннауера, уехавшего в 1726-м или в 1727
году и позднее возвратившегося, Каравак всю остальную жизнь прожил в
России, хотя неоднократно подавал прошения либо об отпуске его в
отечество, либо о заключении с ним нового контракта. По словам Я.
Штелина, «универсальный живописец» был незаменим при дворах всех
русских императоров и императриц, поэтому контракт с ним продлевался
несколько раз. Живописная манера Каравака менялась под воздействием
местных национальных традиций: в 1730-е годы он изменил свой «рокайльный
стиль», приблизившись к старорусским парсунным приемам письма. При
Анне Иоанновне Каравак был назначен «придворным первым живописного
дела мастером» и исполнил коронационный портрет новой Императрицы.
Он также участвовал в оформлении ее коронации. К тому же он очень
сильно хотел быть «универсальным» живописцем. Для нужд придворной
жизни художник занимался оформлением интерьеров, карнавалов,
фейерверков и даже делал эскизы платьев государыни. Делал плафоны в
большом зале императорского дворца и в Анненгофе в Москве, а также
плафон в Большом Зале Зимнего дворца в Петербурге; приложил свои
руки и в Петергофе: часть росписей плафона Западной галереи
Монплезира; декоративная живопись шатрового плафона Вольера — Птичника; обе
— в Петергофе, 1721 год. Эти произведения с их
изысканной орнаментикой, измельченными и несколько анемичными
формами всецело следуют стандартам рококо.
Он написал плафоны, красиво раскрашенные и с хорошенькими фигурками,
как живописец, который никогда не видел, как пишут плафоны. К тому
же, поскольку это было чем-то новым и под рукой не было никакого
другого плафонного живописца, то ценилось и это. При Императрице
Елизавете Петровне Каравак сохранил свое высокое положение. В числе
лучших мастеров он принял участие в оформлении коронационных
торжеств и этой Императрицы.
В 1740-е годы вместе с помощниками живописец создал цикл из восьми
портретов Елизаветы Петровны для российских посольств за границей (Маркина
Л.А. Немецко-русский художественный обмен середины XVIII века —
аспект просветительской деятельности // Культура эпохи просвещения:
Сб. статей / Российская Академия наук. —
М., 1993, стр. 143-145). В аннинское и елизаветинское время художник работал довольно
интенсивно, исполняя любые предложенные работы. Одновременно он
руководил живописной командой Канцелярии от строений и был
наставником многих русских художников, в том числе И.Я. Вишнякова,
А.П. Антропова, М.А. Захарова. Напомним также еще об одной стороне
деятельности Каравака: им была основана первая в России рисовальная
школа по образцу европейских академий, в методику которых входило
рисование обнаженной натуры. Он был в числе тех, кто разрабатывал
идею создания Академии художеств и в начале 1720-х годов подавал на
высочайшее имя свою программу обучения. На старости лет он оказался
почти не у дел, но до конца сохранил свое придворное жалованье и
умер в июне 1754 года. Похоронен на кладбище Сампсониевского собора
в Санкт-Петербурге. Его жена осталась с пенсией в 1000 рублей.
Соколов Иван Алексеевич (1717-1757) — русский гравёр на меди, мастер
резцовой гравюры, руководитель Гравировальной Палаты Академии наук.
Главный мастер академии, содействовал образованию многих русских
гравёров. Известен портретом императора Петра III и серией гравюр,
посвящённой коронации Елизаветы Петровны. Учился в художественных
классах при Спб. академии наук рисованию у Шумахера, а гравированию
у Эллигера и Вортмана. В школе последнего вскоре превзошел не только
всех своих товарищей, но даже и своего учителя. Поэтому, в 1745 г.,
когда Вортман, за болезнью и слабостью, был уволен от службы в «грыдоровальном
департаменте» Академии, был сделан главным мастером этого заведения.
Занимая эту должность до конца своей жизни (после смерти Соколова И.А., на его место был выписан из Берлина знаменитый Г.Ф. Шмидт), он
образовал многих хороших граверов и вообще в значительной степени
способствовал успеху гравировального искусства в России. Им
исполнено много прекрасных портретов, из которых самым удачным
должно признать портрет имп. Петра III, а также ряд изображений к
описанию коронации имп. Елизаветы Петровны, равно как виньеток,
заставок и чертежей к разным изданиям. Всех гравюр, сработанных им
единолично или при участии учеников, Д.А. Ровинский («Полный словарь
русск. граверов») насчитывает 63. Немаловажным фактором
привлекательности работы художником или гравером в XVIII-м веке была
постоянно выплачиваемое жалование. Русские художники и граверы
получали не более 400 рублей в год, в 1750-х годах средняя сумма
жалования мастера была 500 рублей. В 1754 г. эту сумму платили в
Канцелярии от строений живописцу И. Я. Вишнякову, в то же время
жалование гравера И.А. Соколова в Академии наук составляло 450
рублей. В 1760-е годы А.П. Антропов, поступая на службу в Синод,
ссылается на ставки художников Канцелярии от строений, и ему
определяют среднюю сумму 600 рублей. Художники-иностранцы, как
широко известно, получали жалование значительно выше. Наиболее
распространенная сумма жалования иностранного мастера — 1500 рублей
в год. Такую сумму в 1730 г. выплачивали Л. Каравакку, в середине
века — С. Торелли, Л. Лагрене, К. Преннеру, Ж. Деламоту и многим
другим. Однако жалование зависело от индивидуальности зарубежного
мастера. Были и такие иностранцы, труд которых оценивался подобно
русским художникам. Так, гравер А. Вортман получал в Академии наук
500 рублей в год, живописец П. Пфанцельт в Канцелярии от строений —
600 рублей (в 1759 г.). Некоторым художникам — большей частью именно
иностранцам — полагалось кроме денежного жалования вознаграждение
натурой — квартира, дрова, свечи. Средняя сумма жалования
подмастерья на протяжении 1720-1760-х годов — 120-150 рублей в год.
150 рублей получает в 1727 г. подмастерье Канцелярии от строений И.Я. Вишняков; 120 рублей — в 1730-е годы подмастерья в Академии наук
И.А. Соколов и F.А. Качалов; 120 же рублей в 1755-1756 гг.
выдается в Канцелярии от строений И.И. Вишнякову, в Академии наук —
А.А. Грекову и Е.Г. Виноградову. Жалование учеников колеблется в
зависимости от возраста и стажа. Мальчики, поступающие учиться,
получают 6-8 рублей в год; если художник остается в должности
ученика и по окончании обучения, его жалование постепенно повышается
до 50-80, в редких случаях до 100 рублей. Вторым немаловажным
преимуществом для художника XVIII в., состоящего на службе, было
награждение чинами или рангами (Документы XVIII в. не делают
различия между понятиями «ранг» и «чин».). Как пишет скульптор М.П. Павлов, состоящие на службе «не только., по знанию и заслугам
получают довольное жалованье, но и всемилостивейше награждены чинами
и время от времени оными повышаются и тем самым к рачительнейшему
произведению своих дел стремятся». В наиболее выгодном положении
оказывались в этом смысле служащие Канцелярии от строений. Так,
например, мастер И.Я. Вишняков в течение десятилетия быстро
повышается в чинах, получив в 1741 г. ранг прапорщика, 1742 — капитана,
1745 — ротмистра (коллежского ассесора) и, наконец, в 1752 р.
подполковника (надворного советника) (Эти сведения, приведенные
Успенским (Словарь художников в XVIII веке писавших в императорских
дворцах, стр. 37, 40. 45) объединены в интереcном документе — ответе
И. Я. Вишнякова на «анкету» Сената, во время переписи служащих в
1754 году.. Документ любезно указан G.М. Троицким).). Чинов
удостаиваются, правда, не так быстро, как Вишняков, и другие
художники в Канцелярии от строений; А.П. Антропов, Иван и Алексей
Вельские и др. Мастера Академии наук в те же 1740-1750-е годы
никаких чинов на имели. Вопрос об этом подымает в 1759 г. гравер F.А. Качалов; «А понеже в протчих командах как-то в адмиралтействе и в
канцелярии от строений мастера имеют, по достоинству штаб- и
обер-офицерские ранги,.. а при Рерольдмейстерской конторе у
рисования гербов подмастерьи пожалованы поручиками, а я нижайший
служу вашему Императорскому Величеству двадцать восемь лет
беспорочно и кроме звания (мастера) рангу никакого не имею», то
прошу «в рассуждении того, что я нижайший из дворян о даче ранга по
примеру другой команды». Канцелярия Академии наук обращается в Сенат
с просьбой наградить Михаила Махаева, Григория Качалова, Андрея
Грекова (нигде не отмечая дворянское происхождение одного из них) «рангами
поручиков или по меньшей мере подпоручиков в рассуждении
долговременной их службы и приносимой народной пользы». 28 октября
1759 г. Сенат дает положительный ответ на прошение. Художники (кроме
Качалова, который внезапно умер за четыре дня до этого) награждены
рангом порутчиков. В дальнейшем, в 1760-е и 1770-е годы каждое
производство в чины в Академии наук было связано со специальным
ходатайством. Служба привлекала художников не только упомянутыми
выше выгодами, но и тем, что была защитой от других государственных
повинностей. Неслучайно, как известно, вольный живописец Мина
Колокольников просил определить его в Синод «мастером хотя и без
жалованья». Как ни велика была зависимость художника от учреждения,
он мог свободно распоряжаться своим нерабочим временем. Правда,
этого времени оставалось не так уж много. Инструкция 1750 года
предписывала граверам Академии наук «приходить ежедневно поутру (кроме
воскресных и праздничных дней в кои при работах быть не положено),
пополуночи в шестом, а выходить пополудни в первом; потом паки
приходить пополудни в третьем и быть неисходно по осьмой час» («Материалы
для истории Императорской Академии наук», т. 10. Спб., 1900, с.
229.). Рабочий день мастеров Академии равнялся по этой инструкции 12
часам, в других «командах» он колебался от 11 до 13 , сокращаясь в
зимние месяцы до 10-11 часов. Характер внеслужебной деятельности
рассмотрим на примере художника М. И. Махаева, сведения о котором
можно почерпнуть не только из академических документов, но и из
сохранившейся личной переписки. В 1755 году за рисунки — виды
Царского села, исполненные для Академии наук «в праздничныя и
свободный дни и часы от академических дел в доме своем», художник
получает дополнительную плату Учреждение считает законным труд
художника в нерабочее время. художественная школа в XVIII веке.
Частное ученичество — очень распространенная форма обучения. Ученики
занимаются в домашних мастерских вне учреждений, как у художников,
состоящих на службе (М. Махаев, А. Антропов), так и у неслужащих
мастеров (А. Радиг, Колокольниковы). В последнем случае до нас
доходят, большей частью, сведения о «казенных» учениках. Работа в
неслужебное время сближает казенных художников с вольными мастерами.
Здесь между ними нет разницы, и эта деятельность так же мало
доступна нашему изучению, поскольку почти никогда не оставляет
документальных следов. В свою очередь, вольные художники в известной
мере зависят от государства. Они состоят на своеобразном учете и в
случае надобности привлекаются вместе с мастерами, состоящими на
службе, для выполнения общих официальных заказов. Обычно это связано
с коронационными торжествами или церемонией царского погребения. Но
кроме этих больших сборов достаточно и других случаев, когда
обращались к вольным мастерам. Так, в 1745 году Санкт-Петербургская
полицмейстерская канцелярия получает приказ: переписать «в
господских и протчих партикулярных домах» столяров, резчиков,
маляров, как вольных, так и крепостных, принадлежащих хозяевам домов.
Все переписанные мастера должны быть направлены в ведомство Кабинета.
В 1753 г., как известно, А. Перизинотти составляет список московских
живописцев, в том числе вольных, для работы в Царском селе. Таким
образом, в некоторых случаях положение обеих групп художников
сближается как в отношении их собственной художественной практики,
так и в смысле отражения их деятельности в архивных источниках.
Организация Академии художеств и создание специальной художественной
школы должны были отменить прежнее деление мастеров и образовать в
конечном итоге новую категорию свободных художников. Однако
произошло это далеко не сразу, а черты, свойственные художественной
жизни первой половины XVIII в., были фоном деятельности Академии
художеств на протяжении всего XVIII столетия. Кроме того, художник
исполняет заказы частных лиц. Его переписка с помещиком Н.И. Тишининым рисует его своего рода доверенным лицом по художественным
делам. Он передает заказы помещика (архитектурные — В.И.Баженову,
живописные — М.Л. Колокольникову), следит за их выполнением,
приобретает произведения. Мастер сам исполняет для Тишинина
рисунки-проспекты. Махаев работает также у Воронцова, выполняет
заказы П.Б. Шереметева. Дом художника — это его вторая (кроме
академической) мастерская. Здесь живут и учатся его частные ученики.
Осваивая мастерство, ученики в то же время помогают учителю
выполнять заказы. «У меня жестоко стало много в доме и все кажутся
надобны»,— пишет Михайло Махаев в то время. К XVIII в. относится и
начало исследований электричества российскими учеными, положенное
призывом академика Петербургской академии наук Л. Эйлера,
прозвучавшим еще в 1744 г., «исследовать причину электричества». Эта
миссия была возложена на отечественного ученого, получившего звание
профессора, Г.В. Рихмана, и адъюнкта М.В. Ломоносова . Ареной
будущих основных работ в области электротехники стал физический
кабинет Петербургской академии наук, созданный одновременно с
основанием Академии в 1725 году. Работы по экспериментальной физике
начались после появления на кафедре физики академии в 1733 г. Г.В.
Крафта, действовавшего в тесном контакте с теоретиками Д. Бернулли и
Л. Эйлером. После ухода Крафта кафедру физики возглавил Г.В. Рихман.
Благодаря его усилиям физический кабинет Академии наук превратился в
научно-исследовательский центр по экспериментальной физике. Стремясь
пополнить кабинет современным оборудованием, Рихман сам
конструировал новые приборы. Но главным его делом стало изучение
электричества. В первую очередь Рихман создал «указатель
электричества», а изобретенный к тому времени конденсатор — лейденская банка
— подсказал ему путь к другому принципиальному шагу — применению усилителя. Лейденская банка, скомпонованная с
указателем, делала его более чувствительным и точным. Узнав в 1750
году об опытах американского физика Б. Франклина с атмосферным
электричеством, Рихман летом 1752 г. изготовил экспериментальную
установку для изучения атмосферного электричества, так называемую «громовую
машину». Она состояла из металлического прута, возвышающегося над
кровлей дома (5-я линия Васильевского острова) и соединенного с
указателем электричества; установка была изолирована от земли. В мае
1753 г. Рихман провел чрезвычайно удачные опыты, отметив: чем
меньшее время отделяло гром от молнии, тем на больший угол
отклонялась нить указателя. Это подтверждало предположение о
зависимости напряженности электрического поля от расстояния до его
источника. 26 июля того же года Рихман наблюдал за указателем
электричества, находясь вблизи металлического прута. Рядом стоял
гравер И.А. Соколов, приглашенный для зарисовки опыта. Неожиданно,
как описано в «Санкт-Петербургских ведомостях» от 3 августа 1753 г.,
«из прута без всякого прикосновения» вышел бледно-синеватый огненный
клуб с кулак величиною, шел прямо ко лбу профессора, который в самое
то время, не издав ни малого голосу, упал назад, на стоявший позади
него сундук. В самый же тот момент последовал такой удар, будто из
малой пушки выпалено было. Оглушенный Соколов также упал, но быстро
вскочил и выбежал из дома. Жена Рихмана, первая обнаружившая
бездыханного мужа, послала за М.В. Ломоносовым. Вызванные врач и
полицейские констатировали смерть. В тот же день Ломоносов написал
фавориту императрицы И.И. Шувалову письмо, в котором призвал не
истолковывать неожиданную гибель ученого против продолжения научных
исследований: «Не думаю, чтобы внезапным поражением нашего Рихмана
натуру испытающие умы устрашились и электрической силы в воздухе
законы изведовать перестали». Так что Иван Алексеевич Соколов успел
отметиться и на «острие» российских научных исследований…
Вортман, Христиан Карл [Wortmann, Christian Carl Albert] — гравер на
меди; сын живописца, родился в Померании в 1692 г., умер 31 декабря
1760 года (Петров); учился гравированию y И.Г. Вольфганга в Берлине.
Вскоре после того он сделан придворным гравером ландграфа
Гессен-Гомбургского (см. подпись на его работе 1718 году); в 1727
году он приехал в Россию, по приглашению Шумахера и получил место
гравера при Санкт-Петербургской Академии наук. Здесь он застал И.
Соколова, Ф. Маттарнови, Г. Качалова, Беренца и А. Грекова,
учившихся рисованию y архитектора Шумахера и гравированию y Еллигера,
Релера (печатальщика) и Унферцагта (литерщика). В 1734 году, по
представлению Кейзерлинга о необходимости иметь Академию художеств
при Академии наук, имп. Анна Иоанновна приказала отпускать вместо 25
000-30 000 p., причем Вортману прибавлено жалованья 24 р. (к 56
p., которые он получал) в год. Учениками y него были: Маттарнови,
Беренц, Качалов и Соколов (Матер. Ак. н., II. 383). Вортман обучал
их гравированию портретов и вместе с ними изготовил доски к двум
замечательным изданиям: «Описание Академии Наук» (1738 г.) и «Описание
коронования Императрицы Елисаветы Петровны» (1745 г.). Кроме
поименованных четырех граверов, y Вортмана учились гравированию:
Иван Еляков, Ефим Внуков, Ефим Виноградов, Яков Васильев, Никита
Плотцов, Илья Рукомойкин и Филипп Внуков. Некоторые из них, как-то:
Маттарнови, Соколов, Качалов, Греков, Виноградов и Васильев,
сделались впоследствии замечательными граверами, a Соколов был после
Вортмана назначен мастером гравировального художества при академии.
В 1745 году, когда Вортман сделался стар и слаб, советник академии
Шумахер, который, по замечанию Штелина, «мало смыслил в художествах», выключил его из академии. Место главного мастера было отдано ученику
Вортмана Ивану Соколову. Лишенный всяких средств к жизни, Вортман
должен был работать из поденного корма. Академик Штелин выдумал для
него с этой целью работу (на счет академии): копировать картинки
Пикара (Римского) к Телемаку, по 65 руб. за каждую. Вортман
награвировал таких картинок 25 (в собрании Погодина были пробные
экземпляры их, без подписи); он представлял каждую картинку на
просмотр гг. членов Академии художеств, состоявшей в то время при
Академии наук, и исправлял их по замечаниям гг. членов; в последние
дни свои он награвировал еще один портрет графа Шувалова, с Преннера.
Вортман умер в С.-Петербурге в 1760 г., почти 80 лет (заметки
Штелина). Листы, гравированные Вортманом за границею: 1. Портрет
Фридриха, короля Шведского: «H. Quitter pinx». fol. 2. Карл Ландграф
Гессенский: «H. Quitter pinx». 1718. fol. 3. Фридрих Август, король
Польский: «Silvestre pinx». fol. 4. Эрнест Людвиг
Гессен-Дармштатский, fol. 5. Пастор «Н. I. Hahn». fol. 6. И.И.
Breithaupt, аббат «Rudiger pinx». fol. 7. I.S. Drobisch, советник в
Дрездене. fol. 8. Портрет неизвестного, с подписью Вортмана и годом
1719. 9. Такой же. 10. Рамка для портрета (passe partout): «H. de
Quitter pinx. Chr. Alb. Wortmann eiusd. Ser. Hess. Land. sculptor,
delin. et sculpsit. 1718». 11. Девушка держит иголку; молодой
человек вдевает в нее нитку: «Belle, quel est votre dessin...
Wortmann fec». 5 х 4.7 (Доска y кн. Белосельского). 12. Аллегория на
ученость: «Liinenschloss del. — Grave par C.A. Wortmann Graveur de
la cour a Cassel 1723». 13. «Maria Dinglingerin Offerebat. C.A.
Wortmann. Imper. Maj. Russiae sculp: sculpsit 1727». Листы,
гравированные в России: 14. Царь Алексей Михайлович. 15. Алексей
Петрович. — 16—18. Анна Иоанновна. — 19. Анна Леопольдовна. — 20.
Анна Петровна. — 21. Бенигна Бирон. — 22. Эрнест Бирон. — 23.
Екатерина I. — 24. Петр I. Эту доску Вортман гравировал по заказу
Академии наук за 100 руб. — 25 и 26. Петр II. — 27. Шарлотта София.
— 28. Гр. П.И. Шувалов. 29—31, 32 и 33. Три листа для издания в лист
и два листа для издания в 4° книги: «Палаты Санктпетербургской
Императорской Академии Наук Библиотеки и Кунсткамеры с кратким
показанием всех находящихся в них художественных и натуральных вещей,
сочиненное для охотников оные вещи смотреть желающих. Печатано в
Санкт-Петербурге при Императорской Академии Наук». Книга эта
напечатана одновременно в двух изданиях, одно из них в лист, a
другое в 4°. Впереди помещено описание, заключающееся в 26 страницах;
далее идет (1—8) краткое известие об академии и объяснение
приложенных чертежей. Чертежи издания в 4° копированы с издания в
лист. Здесь перечислены все чертежи издания в лист, с указаниями на
изд. 4°. При изд. в лист: Фронтиспис: Мать (Анна Иоанновна),
приводящая к Минерве детей своих; вдали аллегорические изображения
наук и статуя Петра I: «Петр начал, Анна совершила», и вензель: A. «Bartolomeo
Tarsia inv. P. g. Mattamovy sculp.». Есть экз., в которых вензель A
заменен вензелем Е. Издание это не было закончено при Анне Иоанновне
и поднесено Шумахером правительнице Анне Леопольдовне с посвящением.
Впоследствии посвящение это было уничтожаемо и экземпляры с ним
чрезвычайно редки. При малом издании такой же фронтиспис с теми же
подписями. «Таб. I. План Спб. План Императорского столичного города
Санктпетербурга, сочиненной в 1737 году (то же по-немецки). G.I.
Unvertzagt sculps». Копия в 4°. «Таб. II. План Императорской
Академии Наук (то же на 3-х языках, нем., фр. и англ.); грыд. Андр.
Поляков». Копия 4° (его же). — «III. А. Фасад Академии Наук на
восток, В. Фасад Академии Наук на запад. С. A. Wortmann Sculp». — Копия в 4° (он же гравировал). —
«IV. А. Фасад Академии Наук на
полдень... грыд. Иван Соколов». В 4°, гравировал он же. — «V. План
Императорской библиотеки и кунсткамеры; грыд. Анд. Поляков». В 4°, гравировал он же. —
«VI. Фасад Императорской библиотеки и
кунсткамеры на восток. Грыд. Григ. Качалов». В 4°, грав. он же. — «VII. Профиль библиотеки и кунсткамеры на восток. P.G. Mattarnovy
Sculp». — В 4°. «Грид. Григ. Качалов». — «VIII. Фасад... на полдень...
грыд. Григ. Качалов». — В 4°. «Грыд. Иван Соколов». — «IX. Профиль
второй залы с куриозными вещьми... Грыд. Григ. Качалов». — В 4°. «Грыд.
Иван Соколов». — «X. Профиль Галерии и первой залы с курьезными
вещми во втором апартаменте на восток С.А. Wortmann». — В 4°: «Грыд.
Иван Соколов». — «XI. Профиль кунст-камеры на полдень. — В 4°: «Грыд.
Андр. Поляков». — «XII. Перспективной вид Библиотеки втораго и
третяго апартаментов. Girolamo Bon delineavit Petropoli. C.A.
Wortmann sculpsit». 34—35. Две доски в описание коронации Елисаветы
Петровны, a именно: № 19, Императорская мантия и аграф, и №23, Корона. См. полное описание этого издания при имени Ивана Соколова.
36-38. Три картинки к книге: «Похождение Телемаково, сына Улисова...
напечатано вторым тиснением в Санкт-Петербурге при Императорской
Академии Наук 1767 года». В ней всего 25 картинок, которые все
копированы с гравюр Пикара Римского и исполнены под смотрением
Вортмана. В Публичной библиотеке находится пробный экземпляр их без
всяких подписей. Подпись Вортмана находится на следующих картинках:
1. Фронтиспис: «C.A. Wortmann sculp. Petropoli A0. 1752». 5. «Телемак
по прибытии... C.A. Wortmann sculp. Petropoli 1754». — 13. «Союзные
Цари... C.A. Wortmann sculp. Petropoli. 1753». {Ровинский} Вортман,
Христиан Альберт гравер И. А. Н., в России с 1727; р. 1692, † 1760
году.
Качалов (Katchaloff), Григорий Аникеевич (1711-1759) — знаменитый
русский гравер на меди. В 1731 году взят в академию наук; учился
рисованию у архитектора И.Я. Шумахера и гравированию у Х.-А.
Вортмана. В 1754 году состоял мастером в гридоровальной типографии
фигур с жалованием 250 рублей (вместо положенных по штату 200 рублей,
к которым было прибавлено еще 50 рублей по приказу графа
Разумовского). В росписи гравировальному департаменту, подписанной
им вместе с главным мастером Иваном Соколовым, о Качалове сказано: «гридорует
Проспекты и прочие всякие дела и портреты». В БАНе есть тетрадь с
отпечатками ученических работ Г. Качалова, Ив. Соколова и других
тогдашних штатных граверов Академии Наук. С середины 18 века в
России получает распространение своеобразный жанр — «проспекты» — изображения видов городов, главным образом Петербурга. Значительную
лепту в развитие этого жанра внесли русские граверы, обучавшиеся и
затем работавшие в гравировальной палате Академии наук, к числу
которых относятся Г.А. Качалов, И.П. Еляков, Е.Т. Внуков, Н.Ф.
Челноков, А.А. Греков, Е.Г. Виноградов и Я.В. Васильев. Все они
вместе с другими мастерами работали над гравированными видами
столицы, приложенными к «Плану столичного города Санкт-Петербурга», законченный и поднесенный Императрице Елизавете Петровне в день её
восшествия на престол 25 апреля 1753 года.. В этих гравюрах
сочетались достоверная точность. документальность и парадность,
нарядность, присущие эпохе барокко.
Эстетику видописи начала 1740-х годов характеризует донесение
академических художников — рисовальщика Э. Гриммеля и архитектора И.
Шумахера: в июне 1742 года «отправились мы через Стрельну и Петергоф
в Дудергоф и нашли, что при помянутых местах весьма способно
некоторые изрядные проспекты и ландшафты срисовать, где замыслов от
того, кто рисовать хочет, не требуется, но сама натура представляет».
Ни тот ни другой не занимались специально рисованием «проспектов и
ландшафтов». Но при составлении Коронационного альбома Императрицы
Елизаветы Петровны им пришлось по своим служебным обязанностям
подготавливать видовые рисунки для гравирования. И. Шумахер
перерисовал и исправил рисунок архитектора И. Ф. Мичурина «Церемония
публикации перед коронацией» и нарисовал заставку с видом
московского Кремля. Оба рисунка свидетельствуют о невысоком
профессиональном уровне архитектора. Более удачен и художественно
выразителен «Вид Соборной площади в Кремле», в котором Э. Гриммель
использовал рисунок Мичурина, — он известен нам по гравюре И. А.
Соколова 1744 года. В апреле 1747 года Академия получает заказ
санкт-петербургского архиепископа Феодосия. Его Преосвященство
передает «план образа» святых угодников великих князей Александра
Невского и его брата Федора. Созданный Э. Гриммелем на основании
этого «плана» (вероятно, словесного) рисунок трудно назвать образом
в нашем понимании этого слова. Это сложная, состоящая из разных
частей композиция, изображающая святых князей в балетных позах, и
вид монастыря под ними. Рисунок, «называемый тезис», 9 июля 1747
года Г. А. Качалов, которому поручено его гравирование, везет в
Невский монастырь. Архиепископ делает ряд замечаний. В частности, «в
картуше назначенный Невский монастырь, как соборную церковь и прочее
перерисовавши, внесть по нынешнему строению».
Монастырь показан с Невы и в центре помещен Троицкий собор. Но за
высоким куполом видны две многоярусные колокольни, и к Неве — на
восток — обращены апсиды собора. Справа и слева от него уступами
отходят корпуса, и на углах помещены церкви, сзади двор, окруженный
строениями. Что же из этого грандиозного ансамбля мог увидеть и
срисовать с натуры художник, получивший в июле 1747 года задание
сделать рисунок «нынешнего строения»? Строительство ансамбля в
разгаре. Уже построены по проекту Д. Трезини угловая церковь
Благовещения и корпуса, своими уступами создающие фасад монастыря.
Но Троицкий собор, изображенный в центре композиции, уже более
двадцати пяти лет возводится по проекту архитектора Т. Швертфегера и
в то время, надо полагать, еще стоит в лесах. Быть законченным ему
не суждено: через несколько лет, в 1755 году, он будет разобран до
основания из-за просчетов в конструкции. Лишь в проекте две
колокольни и вся остальная циркумференция — ее строительство
начнется в конце 1750-х годов. В своем рисунке Михайло Махаев
объединил реальные здания с сооружениями, существовавшими лишь в
проекте на бумаге.
Отдельные части ансамбля художник рисовал с натуры, но в целом он
воспроизвел проект Т. Швертфегера. Рисунок, исполненный Махаевым,
был внесен в оригинал Гриммеля и в 1748 году гравирован Г. А.
Качаловым. На заседаниях Академии художеств при Академии наук дважды
обсуждалась и корректировалась гравюра в целом, и в частности «проспект
Невский». Что касается «Плана столичного города Санкт-Петербурга»,
отпечатанного в мае 1753 года с планом и 12-ю видами города, то эти
виды Петербурга рисовал знаменитый М.И. Махаев под руководством И.
Валериани, гравировали — мастер Г.А. Качалов, а также Е.Г. Виноградов,
Я. Васильев, И. Еляков, А.А. Греков, Е. Внуков под руководством И.А.
Соколова. Большинство гравюр исполнено именно Г.А. Качаловым. Альбом
был предназначен «в подарок за море господам послам и посланникам и
обретавшимся при чужестранных дворах российским министрам и в
королевские тамошние библиотеки». По одному экземпляру было
отправлено российским послам и посланникам: Головкину в Гаагу,
Кайзерлингу в Вену, Бестужеву-Рюмину в Дрезден, Корфу в Копенгаген,
Панину в Стокгольм, Чернышеву в Лондон, Гроссу в Варшаву, Голицыну в
Гамбург, Шереру в Гданьск, а также кардиналу Квирини в Брешию,
коронному референдарию графу Саллуцкому в Варшаву, лорду Гинфорту в
Лондон и в королевские библиотеки: Парижскую, Берлинскую, Лондонскую,
Копенгагенскую, Стокгольмскую и Дрезденскую. Не были забыты
руководители и главные исполнители этой выдающейся работы: по одному
бесплатному экземпляру было выдано Штелину, Валериани, Шумахеру,
Гриммелю, Трускоту, Соколову и Махаеву. Оставшиеся альбомы
продавались по весьма высокой для того времени цене — шесть рублей. |
